Этот фильм едва ли разрешат смотреть россиянам. В это зеркало очень страшно смотреться. В Донбассе этот нарыв прорвало из-за войны. Наружу полезли самые жуткие, самые уродливые существа. Но он может прорваться в любом месте. Люди, будьте бдительны.
Фильм "Донбасс" Сергея Лозницы обсуждают актриса Лия Ахеджакова, кинокритики Антон Долин и Юрий Богомолов и сам автор фильма. Ведущая Елена Рыковцева.
Елена Рыковцева: Наше событие сегодня – это фильм "Донбасс" режиссера Сергея Лозницы. Мы собрались небольшой компанией людей, которые посмотрели этот фильм. Я не думаю, что много счастливцев сейчас есть на территории Российской Федерации, которые его видели. Я не думаю, что он вообще дойдет официально до внимания зрителей. Но, тем не менее, мы попробуем обсудить то, что видели мы. С нами Лия Ахеджакова. Лия клятая сторонница этого фильма, это она меня на этот фильм навела, сказала: надо смотреть.
Лия Ахеджакова: Я очень рада, что я не ошиблась, что мощные чувства, послевкусие такой силы, такая благодарность, что именно этим языком, моим любимым, Николая Васильевича Гоголя, вот его языком говорят о том, что меня больше всего мучает. И говорит безумно талантливый кинематографист, безумно талантливый режиссер.
Елена Рыковцева: Сергей Лозница с нами на связи. С нами Юрий Богомолов, кинокритик, телекритик, тоже посмотревший этот фильм. У нас в студии вот-вот появится Антон Долин, еще один кинокритик, и тоже этот фильм ему удалось посмотреть. С нами на связи из Вильнюса Сергей Лозница. Мы обсуждаем сегодня фильм "Донбасс", и для того, чтобы вы знали, что вокруг него происходит, мы дадим короткую справку.
Елена Рыковцева: Что-то похожее происходит с этим фильмом, аналогичное тому, что происходило с фильмом "Смерть Сталина". Один маленький кинотеатр хотел его показать, подвергся атаке Министерства культуры. Юрий, считаете ли вы, что в современной России в современных условиях до россиян дойдет эта работа, если нет, то почему?
Видеоверсия программы
Юрий Богомолов: Я думаю, что в современной России при современных обстоятельствах
Елена Рыковцева: Главное, что эту подноготную мы уже видели много раз на Youtube-роликах. И довольно страшно, когда вдруг в таком художественном варианте она перед нами предстала. Сергей, вы когда этот фильм делали, вы понимали, что его в России никогда не увидят? Закладывались ли вы на то, что россияне должны это посмотреть, или вы вообще на них не рассчитывали в этот момент, когда закончили работу и поняли, что получилось?
Сергей Лозница: Я бы не стал говорить, что никогда не увидят. Давайте посмотрим, все-таки есть шанс сделать шаг назад. Для меня неожиданно было, что произошло с "Гаражом", что произошло с этим показом. Я все-таки думал, что они немножко умнее. Потому что такой запрет всегда начинает подогревать интерес к картине. Сейчас спрятать фильм невозможно, достаточно открыть в интернете, все увидят фильм в интернете. Мне было бы, конечно, важно, чтобы фильм увидели в кинотеатре, поскольку этот фильм сделан для кинотеатра, для большого экрана.
Елена Рыковцева: Мы хорошо понимаем, что интернет-аудитория маленькая. Я уже не говорю о том, что фильм пока мы смотрим по закрытой ссылке. Антон, вы его видели. Я считаю, что его в России не покажут никогда широко. Как думаете вы?
Антон Долин: Я уверен, что его в России покажут. У меня нет ни одного в этом сомнения. Вопрос – когда. Наше безнадежное представление о том, что сегодняшний день повторится или ухудшится завтра, послезавтра, через год, через два, я не разделяю. Ситуация может измениться через месяц, через два, через год.
Лия Ахеджакова: А бывает через 30 лет. А это называется "поздно пить "Боржоми", когда печень отвалилась".
Елена Рыковцева: Конечно. Я имею в виду в нынешней политической ситуации.
Антон Долин: В нынешней политической ситуации, мы живем в мире, который Сережа Лозница так хорошо описал, ужасный термин, но мы к нему уже привыкли, давайте я его употреблю вслух – в мире гибридном. Это мир гибридной этики, гибридной логики, гибридной политики, гибридной цензуры. Картина, в которой Лия Ахеджакова, я считаю, гениально сыграла, "Кроткая", я поклонник огромный этой картины и вашей там роли. Я считаю этот фильм более сильным и более откровенным и мощным художественно, чем "Донбасс". Этот фильм был показан, он был в прокате.
Лия Ахеджакова: Он про тюрьмы, вот что.
Елена Рыковцева: Антон, аналогии – сколько угодно, вам разрешаются любые аналогии. Но когда впрямую Донбасс, вот он такой, и они там такие...
Антон Долин: Во-первых, только что Сергей сказал совершенно справедливо, что в мире, где есть интернет, он пока не отключен, а опыт показывает, что сегодня отключить нельзя ни в одной стране, чуть-чуть осторожности, и ты можешь к интернету иметь доступ. Завтра Сергей Лозница нажимает несколько кнопок у себя в компьютере, открывает ссылку – и фильм смотрят. Я совершенно, конечно, не согласен с вашими словами о том, что в интернете аудитория маленькая для такого кино. Если сейчас без всякой цензуры, без всякой проблемы будет прокат, в прокате фильм посмотрит меньше народу, чем в интернете, совершенно точно. То есть откройте его в интернете – и страна его увидит. История с "Гаражом" саморазоблачительная для тех представителей власти, я не знаю, кто эти люди, видимо, какие-то силовики, которые воспрепятствовали показу. Но то, что не выступили люди из Госдумы, не выступили люди из администрации президента, из Кремля, не сказали, какое безобразие, потому что это немножко "на воре шапка горит", выступить об этом вслух. Фильм про Донбасс, про ДНР, мы об этом рассказываем в новостях, пишут об этом в газетах, в том числе и "Новая газета", а вовсе не только "Известия" или "Российская газета". Чего фильм не показать? Никакого официального ответа на этот вопрос не существует. Поэтому на самом деле сейчас включился уже механизм самоцензуры. Сейчас я уверен, что все показчики, любые, в том числе независимые, каждый говорит: вот в "Гараже" случилась такая неприятность, надо нам еще раз в это вступать? Не надо и не будем. Люди побоятся сами. Я уверен, что если можно было бы провести такой жесткий над собой эксперимент и сейчас подряд пять или шесть компаний прокатных официально захотели бы показать "Донбасс", я думаю, он даже не на пятой, а на третьей попытке, вот эти люди из ФСБ, я не знаю, откуда они, они бы сломались: ну хрен с вами, показывайте, все равно мало кто это посмотрит. На фестивале можно.
Лия Ахеджакова: Вот уже Дума проголосовала – никаких фестивалей.
Антон Долин: Кроме фестивалей международных, длящихся больше десяти дней. Я завтра организую такой фестиваль, продлю его десять дней, скажу, что он международный, из нас четверых сделаю жюри и покажу там фильм "Донбасс", и все.
Елена Рыковцева: Антон Долин считает, что в современной России этот фильм может быть официально показан на телеэкране. Я, тем не менее, прошу слово "интернет" здесь не употреблять, потому что для россиян все, что связано с интернетом, – это что-то такое не очень обязательное и не очень массовое. Мы говорим о массовом зрителе, которому разрешено смотреть или не разрешено смотреть.
Антон Долин: Массовый зритель не смотрит фильмы Сергея Лозницы – это печальная истина.
Елена Рыковцева: Разрешено ли смотреть ему эти фильмы или нет – вот о чем мы говорим. Я не думаю, что ему позволят официально его смотреть, а вы считаете, что это возможно.
Лия Ахеджакова: Я слушала Войновича, моего любимого Владимира Николаевича, с которым я познакомилась лично за десять дней до его ухода, на "Эхо Москвы", он такую замечательную вещь сказал в беседе с Ксюшей Лариной. Она говорит: "Почему у нас не читают? Что надо сделать, чтобы люди читали?". Он говорит: "Запретить литературу, и все начнут ее читать". Это гениальное предложение.
Елена Рыковцева: Фильм "Донбасс" запретят?
Лия Ахеджакова: Уже.
Елена Рыковцева: Его покажут россиянам или нет?
Лия Ахеджакова: Боюсь, что нет.
Елена Рыковцева: Мы сейчас покажем фрагмент: автобус пересекает границу между несколькими КПП, он наталкивается на очередных дэнээровских бандитов, немецкий корреспондент едет в этом автобусе, начинается его допрос. Я, тем не менее, перед тем как его покажут, у Сергея Лозницы спрошу: вы как жанр этого фильма определяете? Вы согласны, что это комедия черная, трагифарс?
Сергей Лозница: Дело в том, что сложно определить жанр – это внежанровое кино. Но это близко, там есть элементы гротеска, элементы фарса, трагедия, естественно. Как это вместе соединить – это сложно. Я бы предложил для начала показать фильм в Госдуме. Когда-то они показывали фильм "В тумане", пусть осмелятся, покажут у себя, обсудят.
Елена Рыковцева: Я предлагаю не показывать этот фильм в Госдуме, потому что после этого его заблокируют даже в интернете, на который рассчитывает Антон Долин. Пока они его не видят, по-моему, все тихо, как только они его увидят, мне кажется, плохо кончится эта история. Давайте фрагмент посмотрим.
Лия Ахеджакова: Только одному Милонову показать, и все.
Елена Рыковцева: Нет, одного мало. Хорошо, если после фильма выступит Поклонская, она сейчас в опале, может быть, назло ей депутаты его пропустят.
Елена Рыковцева: Вообще-то, кто-то мне сказал из тех, кто видел фильм, что если бы такая сцена происходила в любом другом месте, приезжает немец в российское село, мог бы огрести то же самое по поводу деда и фашизма, войны, победы от любого жителя Российской Федерации. Вы как считаете, это специфический донецкий эпизод или это про всех россиян?
Юрий Богомолов: Там есть в этом фильме еще сцена, где прогоняют проштрафившегося бойца сквозь шеренгу. Он мобильник у кого-то спер. Его бьют железными или резиновыми какими-то дубинками, он еле выходит. Одно дело документальное видео из ярославской колонии, где бьют по пяткам, взбивая как сливки эти пятки, другое дело художественно убедительный фильм. Поэтому я смотрю этот фильм, я вижу, что это не только про Донбасс – это про нашу матушку Россию. Это ярославское видео, оно взбаламутило и подняло со дна вот эту новую Россию, которой имя Архипелаг ФСИН, который является наследником Архипелага ГУГЛАГа. Она какая-то самостоятельная, до сих пор, по крайней мере, была. Она жила своей жизнью, там были свои законы, свои приличия, неприличия. Она всплыла. Мы видим, на каком пути находится весь этот процесс децивилизационный к этому сгустку, который мы видим в фильме "Донбасс". Это сюда идет, к этому движется наша Россия, к итогу определенному, когда происходит расчеловечивание человека в промышленном масштабе. Мы же видим, как со всей России вылезают скелеты этих пыток. Почему я думаю, что Антон сильно строит иллюзии относительно того, что гибридная у нас страна, поэтом,у может быть, что-то у нас появится. Дело в том, что документальную съемку или видеозапись об этих преступлениях, которые там совершаются, в Донбассе, это бы проглотили, а художественный мощный удар сатирический – это трудно переварить. Говорят, у нас нет цензуры, и цензуры никакой не надо, никто не пропустит такую картину. Вы не представляете, что поднимет тот же Прилепин, Шаргунов и другие товарищи.
Елена Рыковцева: Интересно, как Антон определил бы идею этого фильма, и Сергей. Действительно, ужас в том, что, во-первых, это Украина, а никакая не Россия. Страх в чем этого фильма, что вы же вспоминаете эти телерепортажи до горячей фазы войны, когда эти бородатые люди, невесть откуда взявшиеся, начали захватывать здания в Донецке. Вдруг оказалось, что на этой цивилизованной территории цивильного Донецка существуют эти люди. Откуда они вылезли? Сейчас их, захвативших эту власть, в таком облике нам Лозница уже выпукло представил по итогам четырех лет войны. Антон, вы бы как идею этого фильма, месседж, который хотел донести режиссер, сформулировали для аудитории?
Антон Долин: Во-первых, можем спросить самого режиссера. В его присутствии говорить как-то странно.
Елена Рыковцева: Хорошо, для себя что вы вычленили?
Антон Долин: Мне кажется, что этот фильм выхватывает одну важную вещь, которая касается, скажу крамольную вещь в этой студии, всего постсоветского пространства, вовсе не только России и каких-то ее сателлитов, может быть, самоназванных сателлитов или захваченных. Говорят, что это возвращение к СССР. Это не возвращение – это унаследование от СССР одного доведенного до абсурда, до гротеска, до предела свойства – тотального двоемыслия, абсолютного несовпадения внешнего и внутреннего, мысли и слова, мысли и поступка, которое доводит до сюрреализма. Я даже скажу вещь, опять можете не соглашаться, мне кажется важно, что это вообще свойство русского пространства, его первым начал описывать даже не Гоголь, а Фонвизин, его много у Радищева, всю русскую литературу классическую возьмите, почти везде, где присутствует сатира и гротеск, в трех четвертях они присутствуют, в классических произведениях они присутствуют, это есть у Достоевского, есть у Чехова, где хотите. Тут это доведено до предела. Мы видим мир фейковой реальности. Рамка фильма, его первая сцена и последняя, рифмующиеся, они говорят о том, что все, кто там живут, причем ужас в том, что даже и многие, кто проходит по ведомству жертв, не те, кто изображает, а кто является жертвой, уж, конечно, те, кто вершат то или иное насилие, маленькое насилие, большое насилие, над ними вершится и они вершат. Это такая цепь, они все играют, они все потеряли разделительную линию между тем, что на самом деле и что нет. Мы это иногда видим в огромных прямых линиях с Владимиром Путиным, когда всякие оппозиционные журналисты ловят его на несовпадениях и говорят – это все неправда. Мы все ломаем головы, ни у кого из нас нет ответа. Это такой цинизм, или президент ошибается, или он не понимает. А он реальность видит какой – как мы или нет? Может быть, он знает больше и глубже или чего-то не знает, надо ему рассказать. Мы все в мире, где нет разделительной линии между фактом и фантазией, находимся. Донбасс – это пограничная зона. Неслучайно начинаем путаться – это независимое место или это все-таки Украина, а может быть, в чем-то Россия. Что это такое? Да ничто – это такая нейтральная полоса, зона, как у Тарковского и Стругацких, в которой человек трансформируется, становится мутантом. Причем он вроде бы нормальный, а потом он попадает туда и начинает мутировать, сам того не замечая. Это фильм о неразличении, имитации, театра, постановки и реальности. Это то, в чем мы живем в Москве тоже, живем везде. Учитывая это неразличение, в нем много лазеек, в том числе лазейка, я уверен, может позволить показать в Москве на экране фильм "Донбасс". И любому, пришедшему с запретительными инициативами человеку сказать: а что тут такого? Он не найдет, что вам ответить.
Елена Рыковцева: Я думаю, что если распечатать ваш монолог на трех страницах и прилепить к аннотации этого фильма, может быть, и то я сомневаюсь, что мы их обманем. Это ряд эпизодов, в которых эти люди, живущие сейчас на территории Донбасса, владеющие этой территорией, они выглядят дикими, они выглядят варварами. Мы прекрасно понимаем, что украинцев, которые именно так увидели бородатых людей, которые пришли, взяли власть, захватывали здания, уже нет на территории Донбасса. Но мы так же прекрасно понимаем, что все еще живут в Донецке люди интеллигентные, воспитанные, которым претит то, что там происходит, и которые считают себя заложниками, но тем не менее, вынуждены считаться со своим положением по каким-то житейским причинам. Вы когда шли на то, чтобы показывать это без полутонов, вы же не показываете эпизод – сидит какой-то очкарик донецкий и страдает от того, что видит, вы просто с открытым забралом набрали серию эпизодов, где это исключительный ад, исключительное варварство. Вы понимали, что первое, что вам скажут, – мы не такие, вы нас оболгали, это взгляд украинской стороны, это, как они говорят всегда, фильм-фейк? Вы знали, что такое может случиться после того, как фильм выйдет на экраны?
Сергей Лозница: В вашем вопросе заложена ошибка. Дело в том, что никакой фильм не описывает положение вещей на той или иной территории. У фильма есть определенная тема, в данном случае она четко ограничена. Я бы не сказал, что там все выглядят варварами, там есть разные герои, которые выглядят по-другому, их меньше. Я бы еще сказал, что выглядят они варварами в ваших глазах – это важно тоже понимать. Когда я отбирал эти видео, я был поражен тем, что в самих видео уже присутствует гротеск. Это было снято без какой-либо намеренности, цели художественной, и это уже чувство присутствовало. Это поразительная вещь – театрализация нашего существования и отсутствие сущностного. В силу этого эта театрализация происходит. Имитация чего-то, основа существования – это имитация чего-то. Чего они хотят? Они хотят Советский Союз, что уже очень странно как проект будущего, который находится в прошлом.
Елена Рыковцева: Лия, те люди, которые там остались, чего они хотят?
Лия Ахеджакова: Но не того, что мы увидели на экране, – это уж точно. Я много раз играла в театре, ходила по этим улицам очень милого городка. У меня были зрители в зале – это же не один раз, а в течение многих лет. Был чудесный зритель, были какие-то интеллигентные люди. То, что я увидела, когда мне показали видео "распятый мальчик", я даже не знаю, что это такое. У меня есть твердая мысль, что этот фильм надо показывать не в Каннах, а по всей территории России, доезжая до Благовещенска и Уренгоя.
Елена Рыковцева: Чтобы поняли что?
Лия Ахеджакова: Чтобы люди увидели, куда мы со страшной скоростью катимся.
Юрий Богомолов: Антон произнес важное слово "мутируют", происходит мутация. Мы думаем, что на территории Украины, а то же происходит на нашей территории, на российской территории. Я когда смотрел ярославское видео, я думал, как на это похожи те программы российского телевидения, "Время покажет" или "60 минут", это же такое же абсолютное унижение тех мальчиков и девочек для битья с Украины, которое происходит ежедневно в российском эфире и происходило. Эти ведущие, они такие же лицемеры, как этот персонаж, которого в фильме "Донбасс" играет артист Камарзин, когда он приходит в родильный дом и наводит какой-то порядок. Он такой любезный, он такой милый, он такой чудесный вроде бы, мальчику дарит "Сникерс". Я смотрю на этих ведущих, которые до последней степени лицемерны...
Лия Ахеджакова: И разговаривают по фене.
Юрий Богомолов: Готовы вылить на оппонента ведро дерьма, как это происходит в этом фильме. Я же помню, я был дежурным по этим программам в "Российской газете", я видел, как разжигалась эта ненависть, как внедрялось в сознание, что в Киеве живут нацисты, фашисты, которые ненавидят русских, весь этот ужас. Эти передачи, ток-шоу – это те же пыточные, но только мягкие. Есть жесткое порно, а есть мягкое порно. Вот эти программы – это мягкое порно.
Елена Рыковцева: Вы знаете, в чем разница, я ни разу нигде не скажу, что в России нельзя снять фильм о Ярославле, о пытках. Можно, в России можно про себя показать все, в России фактически нет цензуры про то, что происходит в России, я имею в виду в кинематографе, в документальном кино. Почему мне кажется, что страшно увидеть именно этот фильм, потому что это мы сделали, я имею в виду Россию, потому что так не было до этой войны, в которой Россия поучаствовала, так не было на Донбассе, там не было этого царства дикости.
Лия Ахеджакова: А как пытали в сталинских лагерях?
Елена Рыковцева: Это тоже можно показывать.
Лия Ахеджакова: Кто эти люди, какая мать родила этот продукт? Это смутировавший, ужасно испорченный человеческий материал. Они пытали, они мучили людей. Где их брали.
Елена Рыковцева: Давайте мы сейчас еще один эпизод про этот «материал «покажем. Я еще раз хочу сказать, вы когда смотрите этот фильм, конечно, у вас волосы дыбом стоят на голове, я даже не понимаю, как они это сыграли, это играют украинские актеры. Они как живут этими персонажами, которых мы видим в YouTube. То, что мы сейчас увидим — это один в один парады 9 мая, когда они проводят пленных украинцев по улицам. Это пленный украинский разведчик, которого бросали на колени, над которым Гиви издевался, что с огромным наслаждением показывали все федеральные каналы, а теперь мы увидели это еще раз, только уже в кино Лозницы.
Елена Рыковцева: Это мы запикиваем, это не Лозница в фильме.
Юрий Богомолов: Эта сцена иллюстрирует то, о чем я говорил. Говорят, что это кривое зеркало. Друзья мои, кривое зеркало отражает реальность, фиксируя те дефекты, только в более преувеличенном виде. Люди почему ходят в аттракцион «Кривое зеркало», для того, чтобы увидеть какие-то смешные стороны. А здесь страшные. Почему я говорю, что дело не в том, что можно показывать или нельзя показывать тот Донбасс, который мы видим, дело в том, что почему никогда этот фильм не пойдет у нас, потому что это кривое зеркало отражает процесс, к которому мы сами движемся семимильными шагами. Этот фильм нормальная метафора реальности. Причем та метафора, в которой видны какие-то определенные корни. Там действительно показаны не только ужасы, истязания и озверения людей, показано, как нормально грабят какого-то бизнесмена...
Елена Рыковцева: Его не нормально грабят, его грабят очень даже по законам военного времени.
Юрий Богомолов: Сначала угоняют машину, потом ему машину возвращают, но предлагают подписать доверенность. Он сопротивляется, тогда ему говорят: принеси 150 тысяч евро. Совершенно замечательная сцена, когда он уже на все согласен, выходит в большую комнату, а там уже с десяток людей ходят с мобильными и просят, чтобы какие-то подчиненные притащили сотни тысяч евро. Вот эта такая мирная сцена действует гораздо сильнее, чемесли бы его просто взашей выгнали или посадили в кутузку и там бы пытали под это дело. Мне кажется, что в этой картине есть все этажи действительности, которая в той или иной форме, в более мягкой форме, в более цивилизованной форме проступает у нас. Абсолютный беспредел, который иногда припомаживается, прихорашивается, но все равно при этом остается беспределом.
Елена Рыковцева: Я, конечно, понимаю, что слово «метафора» может помочь прокатной судьбе фильма, но я все-таки вижу, что он в лоб снят именно об этой территории, именно об этом историческом промежутке времени. Сергей, все-таки, что вы думаете о людях, которые там остались на территории захваченных, оккупированных республик? Почему они со всем этим мирятся, что вы нам показали? Вы все-таки показали жизнь, которая там.
Сергей Лозница: Я скажу так, что эта картина не о конкретной территории, хотя место действия в картине, эпизоды, которые я снимал, они случились там. Наибольшая часть эпизодов — это эпизоды, которые были в жизни, они или рассказаны, или есть у меня видео. Это картина вообще о постсоветском пространстве. Я абсолютно согласен с тем, что качества, которые проявились там, в этом тонком месте, где пленочка тоненькая культуры была практически ничтожна, там и географически, стечение обстоятельств, прочее, политическая интенция, все это вылилось в такой конфликт. Но подобные вещи могут проявиться где угодно, где отсутствует общество, общественные организации, структуры, вообще в принципе понятие гражданин. Подобные вещи могут проявиться. Я описываю тенденции, которые мешают странам, которые остались после Советского Союза, распались, разбежались, мешают этим странам развиваться. Развивается что-то ровно противоположное. В этом смысле я не делю на пост-Советский Союз и до Советского Союза. Все это может быть в такой степени началось, в такой варварской степени после революции, с гражданской войны. И дальше для меня не существует каких-то черт, линий и границ.
Елена Рыковцева: Вылезти может везде, вылезти может повсюду, в любую минуту может вылезти, это все не ушло из сознания постсоветского человека. Но вылезло в этой конкретной точке, в этом конкретном промежутке времени.
Сергей Лозница: Вы в курсе, что прикладывали очень активно свои усилия разнообразные группы людей политически ангажированные, скажем так, чтобы там началась война. Это было сделано тоже по определенному случаю. Я думаю, что существовал по этому поводу определенный сценарий, к нему готовились давно. Если бы не было приложено этих усилий со стороны спецслужб, то там бы ничего не было, я просто в этом уверен. Дело в том, что сами люди не взяли оружие, не стали бы захватывать и так далее. Что делать там людям? Люди, которые там жили, частично уехали в Россию, частично уехали в Украину. Мы сейчас говорим о сотнях тысяч жителей этого региона. Сейчас абсолютно понятно для очень многих, что там находиться, развиваться очень сложно, невозможно практически, это такое гниющее место. Дальше те люди, которые там остались, куда они поедут? У многих там дома, например, или живут родственники, которых невозможно перевезти и так далее. Есть инерция жизни в конце концов. Как-то ждут, пока это все закончится. Но само по себе это так не развяжется. Это болезнь, я это воспринимаю как болезнь, она имеет тенденцию распространяться. Хотя бы со своей стороны у меня есть возможность описать это все для того, чтобы потом об этом говорить. Я не знаю, можно ли остановить, но нам нужен язык, мы будем иметь язык, возможность на это смотреть. Потому что то, что я предлагаю, предлагаю взгляд. Когда это смешно местами — это уже не так страшно, мы можем об этом говорить.
Елена Рыковцева: Мы сегодня как раз спрашивали у прохожих на улице, почему продолжается война в Донбассе.
Опрос на улицах Москвы
Елена Рыковцева: Это же надо, хоть один человек не сказал, что это американцы или Порошенко.
Юрий Богомолов: Это работа нашей пропаганды и прошлой мифологии. Знаете, что в принципе это ведь не само вылезло — это действительно все жило. Так же, как сообщения со всех концов нашей необъятной родины о каких-то пытках, смертях, ужас, 20 человек напали на двух в электричке фанатов, забили насмерть одного. Я шел по дороге сюда, услышал новость о том, что заместитель главы ФСИНа попросил прощения у Макарова, которого пытали, обещал наказать всех. Это же так похоже на ту сцену в фильме «Донбасс», где какой-то начальник приходит в роддом, открывает холодильник, несчастные врачи, сестры, нянечки молча, тупо смотрят на это фарисейство этого человека. Кажется, что все может нормализоваться. Просто мы миновали развилку, пошли не в ту сторону, теперь приходится расхлебывать то, что есть.
Елена Рыковцева: Я предлагаю посмотреть сцену свадьбы феерическую абсолютно.
Елена Рыковцева: Антон, вам слово об актерских работах этого фильма.
Антон Долин: Прекрасная работа. Честно говоря, в кино, особенно в таком авторском концептуальном кино, меня профессионально интересует только режиссура. Не в том смысле, что актеры плохо работают, не так играют. Это фильм-ансамбль, есть яркие отдельные работы, о которых надо отдельно говорить. Это такая босховская, брейгелевская огромная картина, срез, конечно, гротеск гипербализированного пространства, смотря на которое через экран мы понимаем, что оно обладает свойствами гиперболы и в реальности. Если мы абсолютно все, я сейчас не говорю про сидящих за этим столом, а мы все выйдем на улицу к этим людям, любого из них спросить: ты хочешь, чтобы война на Донбассе закончилась, чтобы перестали с двух сторон стрелять, убивать, брать в заложники? Я думаю, не найдется ни одного человека, который скажет нет. Если мы все имеем эту задачу, то все, включая депутатов Государственной Думы, сотрудников администрации президента, сотрудников государственных телеканалов, мы все должны быть заинтересованы в том, чтобы фильм «Донбасс» показывался в каждом кинотеатре. Это должна быть наша общая задача, которая может решаться таким образом. Если же кто-то захочет снять такую же остросатирическую, основанную на документальном материале картину о том, как ведут себя участники этой войны с украинской стороны, то пусть снимут такой фильм, пусть показывают его тоже, пусть его смотрят тоже. Пусть единственное место, где будут оспаривать, правда это или нет - это будут такие круглые столы кинокритиков.
Лия Ахеджакова: У меня такое ощущение, почему Шарикову можно быть на наших экранах? Тогда его не пущать, потому что ниточка оттуда тянется.
Юрий Богомолов: Да, хорошо бы, чтобы война закончилась, все замечательно было бы. Но боюсь, что с окончанием войны война не кончится. У нас война давно кончилась, а мы имеем то, что мы имеем — пыточную Россию. Боюсь, что эта война достаточно надолго, какой бы мир ни заключить.
Елена Рыковцева: Как вы мне хорошо устроили анонс следующей передачи с Леонидом Млечиным «Гражданская война не окончена».
