Фильм Алексея Евстигнеева "Золотые пуговицы", снимавшийся в московском кадетском училище имени Шолохова, получил в этом году несколько наград, в том числе два приза в Кракове (лучший короткометражный документальный фильм и лучший европейский фильм) и на важнейшем фестивале документального кино Visions du Réel в Ньоне.
"Успеха "Золотых пуговиц" мы не ожидали, вначале все отзывы были негативными. Во ВГИКе говорили, что это мусор. Но нас поддержали специалисты по продвижению, если бы не они, мы бы его похоронили", –рассказывала в интервью журналу "Сеанс" оператор фильма Лиза Попова.
Училище имени Шолохова привилегированное. Здесь готовят кадры для учрежденной в 2016 году Росгвардии – личного войска Путина, призванного защищать его режим, – и завершается фильм портретом юного гвардейца, охраняющего подступы к оппозиционному митингу. Звучат антирежимные речи, он слышит их, но по его неподвижному, словно у истукана, лицу невозможно угадать, сочувствует он ораторам или мечтает пустить их в расход. Кадеты, точно так же неподвижно стоящие перед камерой в училище, еще не столь обезличены муштрой: это дети, которые только постигают гвардейские ритуалы, сконструированные, как и вся идеология путинизма, из плохо совместимых элементов – поклонение героям сталинских времен, бальные танцы, уроки Закона Божьего, коллективный просмотр теленовостей и шагистика.
Режиссер Алексей Евстигнеев окончил ВГИК и мечтает учиться в пражской киноакадемии FAMU. "Золотые пуговицы" Евстигнеев снимал, когда еще был студентом – и, возможно, поэтому администрация училища имени Шолохова не обратила на его камеру особого внимания и спохватилась, лишь когда фильм появился на сайте Радио Свобода.
"Золотые пуговицы" идут всего 20 минут, но вопросы, которые возникают у зрителя, достойны многочасовой дискуссии. Алексей Евстигнеев рассказал о своем замысле:
– Все началось с фотопроекта, а потом уже возникла идея делать живые портреты курсантов, в духе Энди Уорхола или Роберта Уилсона?
– Мы не могли запечатлеть то, что хотели, и поэтому пришли к такому пути, чтобы и людей не компрометировать, и кино снять. Но изначально мы пришли туда как студенты, которые хотят снимать документалку про жизнь кадетов. Но начальство училища по-другому видело, каким должен получиться фильм.
– У зрителей может создаться впечатление, что училище возникло после основания Росгвардии в 2016 году, но на самом деле оно существует с ельцинских времен.
– Да, это было училище казачьего корпуса. Изначально я заинтересовался темой казаков в России, почему так много училищ, как появилась Юнармия, мне хотелось исследовать эту тему. Потом я узнал, что Росгвардия сделала свое училище на базе казачьего, и мы решили туда пойти. Они на самом деле очень часто мелькают в СМИ, к ним приходят что-то снимать, они привыкли, что к ним приезжают телевизионщики на один день. У них уже все распланировано: вот мы вам танцы покажем, как они кушают хорошо и так далее. Телевизионщики уезжают, съемки заканчиваются. А мы остались там с осени до зимы, все ходили, снимали, снимали, пока нас не прогнали.
– За что прогнали?
– Там был скандал с росгвардейской едой, а мы хотели снять столовую. Мы даже не знали про этот скандал, а они, видимо, подумали, что мы пытаемся что-то такое выудить. Из-за этого и прогнали.
– Вы свободно себя там участвовали или это все-таки закрытое учреждение?
Людей переодевают, меняют им прически, индивидуум становится частью одного механизма
– Разрешение мы получали долго, но это не настолько закрытое учреждение. Мы пытались и в Суворовское училище попасть, там тоже интересная была тема: дети сирийских погибших офицеров, которые учатся по обмену. Там нас отшили еще на уровне звонка в Министерство обороны, на этом всё и закончилось. Видимо, их только телеканал "Звезда" может снимать.
– Фильм начинается с отрывка из патриотической лекции, и она довольно удивительная, потому что ее герой – Юрий Лобов, рядовой, который погиб в октябре 1993 года, штурмуя Дом советов на стороне Ельцина. Неоднозначный герой для нынешней эпохи. Вас тоже, наверное, это удивило, поэтому вы и начали с этого фильм?
– Нам нужно было сразу заявить тему и очертить то пространство, в котором они существуют. Но случайно получилось, что это именно Юрий Лобов. У них есть книжка про Героев России, и на уроке строевой подготовки, на который мы попали, во время перерыва они о каждом по очереди рассказывают. Это мог бы быть любой другой герой.
– Строевая подготовка производит впечатление: архаичная шагистика, как в петровские времена. Все эти декоративные движения – конечно, очень хорошая картинка.
– Да, мы изначально за нее и зацепились. Я хотел найти такое место, где человек сталкивался бы со средой, и мы могли бы, наблюдая за ним, замечать его драматургические изменения. Кадетский корпус, конечно, для этого очень яркое место. Там есть форма, людей переодевают, меняют им прически, индивидуум становится частью одного механизма.
– Они охотно становятся частью этого механизма? Судя по сценам, которые вы снимали, эти дети глубоко несчастны, плачут, больше всего думают о своих семейных неладах. Совсем не похожи на вымуштрованных солдат, которые ни о чем не переживают.
Они весь день существуют без мобильных телефонов, и им на 10 минут перед отбоем дают ими попользоваться
– Это дети, которые еще не совсем понимают, куда они попали, для них это больше похоже на игру в войнушку, они мечтают попасть на стрельбище, чтобы подержать автомат в руках, в тире пострелять. Они весь день существуют без мобильных телефонов, и им на 10 минут перед отбоем дают ими попользоваться. У них есть 10 минут, когда они могут связаться с родителями или в игры поиграть. Каждый раз во время такого отбоя кто-нибудь заплачет, кто-нибудь посмеется. Мы изначально хотели строить фильм на этом переходе, когда они вдруг становились обычными детьми. Вот они военные, а тут эта игра заканчивается. Но нельзя даже сказать, какой путь был бы для них правильным. Потому что многие растут без отца, и отцов им заменяют воспитатели, действительно испытывают к ним ласковые чувства. Я назвал фильм "Золотые пуговицы" из-за эпизода, когда дети просят воспитателя подшить им пуговицы.
– Сколько лет самым маленьким?
У них и исповедь есть кадетская, они в храм ходят вместе на литургии
– 10 лет. Они учатся там с пятого до одиннадцатого класса и очень сильно меняются с возрастом. Мы снимали ребят постарше, но в них уже нет детской непосредственности, которая могла бы существовать в контрапункте с этой средой. Они свыкаются, полностью принимают правила игры. Там ты либо принимаешь правила, либо уходишь, каждый сам выбирает.
– Вы уделили особое внимание уроку Закона Божьего. Очень интересно слушать, как батюшка просит десятилетних детей назвать признаки апокалипсиса и объясняет, что нужно жертвовать собой, а настоящий солдат должен быть готов к скорой смерти.
– Да, нас это тоже удивило. У них и исповедь есть кадетская, они в храм ходят вместе на литургии. На пятиклассников действительно это производит впечатление, но я не был на уроках ребят постарше: не думаю, что они бы так же внимали и отвечали на вопросы. Они же там не совсем закрыты, на выходные их отпускают, они видят внешний мир.
– И это ключевой момент в вашем фильме, когда росгвардеец стоит в оцеплении на оппозиционном митинге, и очень трудно понять, что у него происходит в душе, когда он слышит крамольные речи. Как вы это снимали?
Офицеры им заменяют отцов. И ты уже становишься привязан не столько присягой, сколько человеческими отношениями
– Мы долго искали финал, пытались уходить в историю, но в итоге решили, что это фильм про сегодняшний день. Ты с пятого класса семь лет существуешь внутри одной правды, тебе говорят, что она такая, а потом выходишь во внешний мир и сталкиваешься с другой правдой. Герой должен вдруг понять, что мир не черно-белый, но при этом он уже связан и присягой, и другими вещами. Мы ходили на разные митинги, искали портреты росгвардейцев, которые стоят в оцеплении. В фильме звучит речь Михаила Светова на митинге, посвященном свободе Рунета. Когда ее слушаешь на митинге, вроде бы все классно, а потом, уже на монтаже, понимаешь, что в ней много популизма. И не очень понятно, какая правда в итоге правдивее: та, в которой они жили семь лет, или эта внешняя, или еще какая-то третья. Но главной задачей, конечно же, было создать этот парадокс внутри героя.
– Политические занятия у них существуют? Вы снимали как раз в то время, когда был инцидент с украинскими кораблями, захваченными в Черном море, там фрагмент политинформации звучит.
– Занятий нет, но они стабильно в 9 вечера смотрят новости по Первому каналу – это у них такое развлечение 21 сентября 2020 года Владимир Путин своим указом распорядился организовать военно-политическую работу среди сотрудников Росгвардии>
– Еще меня удивило, что их обучают бальным танцам. Это типа кружка?
– У них есть дополнительные занятия, там можно делать YouTube-канал училища, можно рисовать, есть народные танцы, есть бальные. Есть общий новогодний бал, и пятиклассники встречаются с девчонками-кадетками из соседнего корпуса МВД России.
– Вы показали фильм в прошлом году на нашем сайте, но училище воспротивилось, и публикацию пришлось отменять. Что произошло?
– Им не понравилось то, что дети показаны в трусах, и попросили нас удалить работу из интернета. Думаю, им просто не понравилось то, что это Радио Свобода.
– Это было сделано в мягкой форме или вам угрожали?
– Нет, угроз не было. Но мы долго не сопротивлялись, потому что по российскому законодательству без личного пофамильного разрешения родителей публиковать в интернете портреты их детей мы не можем. Я изначально начал снимать этот фильм с мыслью сугубо оппозиционной. И для меня было открытием, когда я понял, что это ребята, которым офицеры заменяют отцов. И ты уже становишься привязан не столько присягой, сколько человеческими отношениями. Я понял, почему на митингах эти ребята защищают власть. Я не могу говорить за всех омоновцев, но я понимаю, что они защищают именно свое детство, свою семью, и поэтому считают людей, выходящих на митинг, врагами.
– Очень актуальная тема сейчас, потому что белорусскому ОМОНу Лукашенко тоже в какой-то степени заменил отца: все эти годы он их кормил, сделал их абсолютно безнаказанными, прощал им все преступления. И ваш фильм может стать ответом на этот вопрос, отчего белорусские омоновцы ведут себя именно так жестоко.
– Да, там уже пути назад нет по большому счету. Но в любом случае каждый из кадетов остается индивидуальностью, каждый решит сам, поднимать руку или не поднимать. Многие из них, скорее всего, этого не будут делать. Все-таки это ребята из другого поколения, хотя не знаю, что будет лет через 10, когда они вырастут. Может быть, они будут еще хуже, а может быть, и лучше.
