Владимир Кара-Мурза: В среду друзья, коллеги, единомышленники и простые москвичи простятся с Валерией Ильиничной Новодворской.
Сегодня о ее тернистом пути диссидента и правозащитницы, журналиста и непримиримого борца за святые для нее идеалы мы поговорим с ее коллегой Зоей Световой, обозревателем журнала "Нью-Таймс", правозащитницей, журналистом.
Когда вы познакомились с Валерией Ильиничной? И как она в быту вела себя, какими человеческими качествами отличалась?
Зоя Светова: Валерия Ильинична - легендарная личность. Я всегда знала, что есть такая Валерия Ильинична Новодворская, которая совершенно ни на кого не похожа, которая говорит все, что думает. Если она считала, что что-то делается неправильно в России, она клеймила всех правителей, невзирая на личности. Я знала, что есть такой необыкновенный человек! Ее называли демшизой или юродивой, но она была такая. А лично я с ней познакомилась, когда пришла работать в журнал "Нью-Таймс", это было 4,5 года назад, а Валерия Ильинична была колумнистом "Нью-Таймс" уже шесть лет. И она приходила в журнал каждую неделю на летучку, в понедельник, приносила свою колонку. Валерия Ильинична все писала от руки, поэтому колонку ее помощник Николая Злотник нам присылал по электронной почте, потом мы ее распечатывали, Валерия Ильинична ее вычитывала, правила, потом говорила мне или Любови Цукановой, которая была редактором отдела "Сюжеты": "Ну, как, котик, тебе нравится моя колонка?" И Люба Цуканова говорила: "Да, конечно". И последние несколько месяцев я замещала руководителя отдела "Сюжеты", и она мне говорила: "Ну, как, котик, ты прочла мою колонку?" - "Да, замечательно!" - "Ну, хорошо, тогда я поеду". И она уезжала к себе домой или к Константину Боровому.
Она была у нас на планке, и Валерия Ильинична читала весь журнал, критиковала или хвалила, и она ставила отметки всегда. Пять с плюсом - это если журнал вышел антипутинский, антиправительственный, если мы все критиковали, если он был такой демшизовый - это мы сами так над ней смеялись. И потом за лучшие материалы она давала шоколадные конфеты. У нее всегда была целая сумка шоколадных конфет, это были "Мишки", "Трюфели". И она вызывала авторов и всем давали конфеты. То есть она была какая-то ужасно нежная. Притом что тексты у нее были яростные, безжалостные по отношению к власти, но при этом человек она была очень нежный, и такое ощущение было, что ей не хватало какого-то объекта, на который эту нежность излить. И она изливала на своих друзей, на своих коллег. С ней было очень комфортно вместе находиться.
Владимир Кара-Мурза: У нас на прямой телефонной связи Сергей Адамович Ковалев, бывший омбудсмен, бывший советский политзаключенный.
Каково было место Валерии Ильиничны, ее уникальная ниша в советском диссидентском движении?
Сергей Ковалев: Вот слушаешь, что говорят в последнее время о Валерии Ильиничне, и главный тон, по-моему, бескомпромиссность. Вот мне кажется, что это утверждение требует некого дополнения. На самом деле, это была бескомпромиссность ко всему, где она видела ложь, подлость, насилие, ко всему тому, что не полагается переносить приличному человеку. Вообще говоря, при ее страстности, ее решительности она была довольно терпимым человеком. Удивительно сочетание ярости и толерантности. Я это очень хорошо понимаю по нашим с ней отношениям. Мы были довольно энергичными оппонентами во многих вопросах, в очень многих, иногда довольно существенных. Никогда это не переходило в личную неприязнь, даже досаду. Вот так нежность, о которой сейчас говорили, распространялась и на жестоких оппонентов в споре, и я это знаю по самому себе. По-моему, это очень высокое качество.
И не должно быть иначе у тех, кто говорит, что то, к чему мы стремимся, это настоящая демократия… Если это настоящая демократия, нельзя стричь людей под одну гребенку. Вот Валерия Ильинична Новодворская этого никогда не делала!
Владимир Кара-Мурза: Послушаем саму Валерию Новодворскую. Она часто бывала гостем и моих телевизионных программ, и наши радиопередач. И всегда с ностальгией вспоминала о сходках молодых диссидентов-шестидесятников на площади Маяковского.
Валерия Новодворская: Маяковский, как это ни парадоксально, стал прибежищем оппозиционной мысли. Сначала там читали стихи Маяковского, потом вообще стали читать стихи, свои. А потом оказалось, что и Буковский около этого памятника тусуется, и даже некоторые осужденные, молодые поэты. Так же как с Пушкиным. Пушкин стал прибежищем первых демонстрантов в 1965 году. Это имеет хорошую перспективу, потому что за неимением нормальных оппозиционных политиков, около которых хочется постоять, у нас есть великие поэты, давайте будем стоять около них.
Владимир Кара-Мурза: Зоя, я вижу - у вас книга мемуаров Валерии Ильиничны. Какими годами она датирует свой приход в диссидентство?
Зоя Светова: Вы знаете, я стала перечитывать ее книгу "Прощание славянки", она вышла в 2008 году, и здесь она подробно рассказывает всю свою историю, как она стала борцом с советской властью, и как потом она продолжала быть борцом и с российской властью. И потрясающая история, она сейчас всем известна, когда ей было 18 или 19 лет, это был 1969 год, и она решила выразить свой протест и разбросать листовки во Дворце съездов. Она специально купила билеты на балет или на оперу, и она там разбрасывала эти листовки, где она написала стихи, где критиковала очень КПСС. Это были такие шуточные стихи:
"Спасибо, партия, тебе
За все доносы и доносчиков,
За факелы на пражской площади
Спасибо, партия, тебе!
За рай заводов и квартир,
На преступлениях построенных,
В застенках старых и сегодняшних
Изломанный и черный мир..."
И она купила билет в ложу, раскидала эти листовки. Там в это время один из зрителей был сотрудник КГБ, он отдыхал вместе со своей семьей, и быстро к ней подошли. Они не отпиралась, что это она разбрасывала листовки, и она этим гордится. Это было 5 декабря, в День конституции. Она специально выбрала этот день, все продумала. И она гордилась тем, что она разбросала 150 листовок, и она сама напечатала их на машинке, под копирку, как положено в самиздате. И из 150 листовок КГБэшникам удалось только 40 листовок забрать, а остальные люди не отдали. Она говорит, что люди жаждали таких листовок, где была критика КПСС. И потом ее очень быстро забрали, она не стала отпираться, сказала, что это она все сама придумала, что она ненавидит советскую власть и хочет бороться с режимом. Ее арестовали и отвезли в Лефортово.
Владимир Кара-Мурза: Валерия Ильинична была убежденным антикоммунистом и считала, что процесс по делу КПСС вполне мог стать новым Нюрнбергом.
Валерия Новодворская: Мог бы, если бы фигуранты этого процесса сидели под стражей, на скамье подсудимых и знали, что им угрожают реальные кары. А платонический процесс, когда не было ни люстрации, ни реальной военной силы, чтобы подавить сопротивление красных, это так, театральное действие. Зрители посмотрели спектакль и пошли домой хлебать борщ. Это никого не испугало. Нюрнбергский процесс был после поражения гитлеровской Германии, а вы видите, что через 9 лет после этого самого начала процесса, после 1991 года, произошел реванш и реставрация.
Владимир Кара-Мурза: Каков был путь Валерии Новодворской в психушках, лагерях, этот лагерный опыт? И что давало ей силы не сломаться в застенках?
Сергей Ковалев: На этот вопрос есть только один ответ - ее геном. Такой родилась! Это редкий дар. Можно что-то усвоить, но стойкость не усвоишь, с ней рождаются. Это талант.
Зоя Светова: Валерия Ильинична в своих мемуарах рассказывает, как она со своими следователями общалась, как она над ними издевалась. Она говорила, что хотела перещеголять Софью Перовскую, вела себя как настоящая революционерка. Потом - страшные главы, где она описывает, как она сидела в Институте Сербского, как ее там мучили. И потом ее в Казанскую психиатрическую больницу перевезли. Ее обвиняли по 70-й статье "Антисоветская агитация и пропаганда" и "Свержение советского антиконституционного строя". Там было до 7 лет, плюс 5 лет ссылки. Насколько я понимаю, ее признали психически больной, у нее якобы обнаружили шизофрению, и ее не отправили в лагерь, а отправили в Казанскую психбольницу, где она провела около двух лет. И это было даже, может быть, хуже. И ее кололи страшными психотропными препаратами там, очень страшно. Она говорит о том, что ей было очень тяжело, когда вышла. Она прошла через все эти психушки страшные и поседела. Ей было 20 лет, и она уже была абсолютно седая. Наверное, она не ожидала, что ее такой поступок, может быть, в какой-то степени ребяческий, что он будет стоить ей таких жутких испытаний.
Владимир Кара-Мурза: А что в те годы было страшнее - тюремное заключение или психиатрическая больница?
Сергей Ковалев: Скажу определенно: психушка была хуже. В сталинское время психушка была лучше лагеря, а в наше время это уже было много хуже. И эти два года Валерии Ильиничны надо считать за шесть, я думаю.
Владимир Кара-Мурза: С нами на прямую связь вышел Константин Натанович Боровой, ближайший единомышленник и друг Валерии Ильиничны.
Какие человеческие качества Валерии Ильиничны вы хотели бы сегодня вспомнить?
Константин Боровой: Мне кажется, Валерия Ильинична задала некоторый тон своей жизнью, создала некоторую базу моральных принципов, которым можно следовать. Она указала путь, которым должны идти честные и порядочные люди в России, указала его своей жизнью. В общем, это все, что она могла сделать, а остальное должны делать мы сами, граждане России.
Зоя Светова: Валерия Ильинична описывает страшные пытки, которые ей пришлось пережить в казанской психбольнице, а потом, как она пишет, когда она восстановилась уже, через несколько лет она опять выходила на демонстрации - и в 80-х годах, и в 90-х, и ее забирали. Она рассказывает про то, как держала голодовки во всех СИЗО до тех пор, пока ни понимала, что она умрет, и тогда она останавливалась, когда чувствовала, что это опасно для ее здоровья. И когда ее потом посадили в Лефортовскую тюрьму, уже в 90-х годах, она тоже голодала там. И как она могла все это выдерживать… Насколько я поняла, и насколько видно из ее статей, она была энциклопедическим человеком. В детстве она была вундеркиндом - очень рано начала читать, и она читала все подряд, всю классику: Дюма, Фенимора Купера, Жюля Верна… У нее была потрясающая память, и она читала всю русскую классику тоже, все это знала, и все помнила до сих пор. Потому что во всех своих статьях, колонках в "Нью-Таймс" она всегда обращалась к книгам, к книжным героям и писателям, писала о них. Видимо, от этой книжной жизни, литературы, эти энциклопедические знания давали ей силы жить. У нее был потрясающий багаж, и она таким образом выдерживала. Ее любимыми героями были Спартак, три мушкетера - сильные духом люди, сильные физические, которые способны на протест, как Спартак, например. И такое ощущение, что она знала, что впереди у нее много событий, много лишений, что она будет говорить все, что думает. Она же ничего абсолютно не боялась! Меня всегда потрясало, когда она говорила: "Да я готова пойти в тюрьму! За Ходорковского, за Светлану Бахмину, за Алексаняна - пусть меня возьмут в тюрьму, я буду за них сидеть!" Это уже было в последние 10 лет, когда она уже была не очень молода, уже больна, с трудом ходила.
Владимир Кара-Мурза: Валерия Ильинична охотно участвовала в дискуссиях и на исторические темы. В частности, она не считала искренним переход большевиков на рельсы рыночной экономики в период НЭПа.
Валерия Новодворская: Существовал слишком недолго, был попыткой выжить, для большевиков очень успешной попыткой, иначе бы их просто смели. Это был гениальный ход политика Владимира Ульянова, коварного, умного политика, который продлил существование большевистского режима. Тогда было время такое, что были еще крестьяне-единоличники, было кому производить хлеб, были кустари, не успели всех уничтожить, маленькие колбасные фабрики, ремесленники… То есть они дали этому вздохнуть, но при этом террор продолжался, крупная промышленность была в руках у большевиков, и она, естественно, не работала, и естественно, рано или поздно, с Лениным или без эти ножницы должны были быть упразднены - абсолютно неэффективная промышленность и эффективное сельское хозяйство. Это случилось в 1928 году, Сталин заметил, что все, крестьяне больше не хотят давать хлеб в кредит, не продают его, потому что они не могут купить взамен ничего. И Ленин встал бы перед тем решением - или освобождать, передавать в частные руки промышленность всю, и тогда уходить большевикам, возможно, на виселицу, где им было и место, или уничтожать сельское хозяйство и создавать колхозы, убивать крестьянство. Я думаю, Ленин сделал бы то же самое, потому что уйти куда-то вместе со своими большевиками он был не готов.
Владимир Кара-Мурза: Валерию Ильиничну упрекали в догматизме, что она непримиримо относилась к тем, кто когда-то был чуть ли не комсомольцем или членом партии, и не терпела никаких союзов, компромиссов в рядах оппозиции с леваками, последователями левой идеи. Насколько была убедительной и честной ее позиция?
Сергей Ковалев: Может быть, это была иногда слишком простая позиция, но безусловно честная. Вообще говоря, для нее главным критерием была нравственность в оценке событий и людей. И то, что под этот жесткий критерий подходило, всегда было ею поддержано. То, что нет, значит, нет. Но, понимаете, я не думаю, что надо обсуждать аналитику Валерии Ильиничны Новодворской. Я думаю, что это не есть ее главная черта. Главная черта совсем другая - это нравственное чувство и упрямая последовательность в этом чувстве.
Владимир Кара-Мурза: Искренни ли были соболезнования руководителей российского государства?
Зоя Светова: Меня, на само деле, поразило то, что Путин, а за ним и Медведев выразили свои соболезнования. Потому что сколько их критиковала Новодворская, никто из ныне живущих публицистов, политиков не критиковал. Я думаю, что если бы Новодворская была бы жива, и она знала бы о том, что Путин такие соболезнования выразил, она бы просто эту телеграмму разорвала яростно, но при этом ей было бы приятно. При всей своей гениальности, энциклопедических знаний, безапелляционности, она говорит как истина в последней инстанции, но при этом она была как ребенок. Это был большой ребенок, не уверенный в себе. И то, что Путин таким образом признал ее существование, думаю, ей было бы приятно. Путин выразил соболезнования и этим как бы сказал, что он знает, что была такая Новодворская. Почему он это делает? То ли он хочет какой-то части общества понравиться... Но это говорит о том, что он ее признает, что власть прислушивается к оппозиции и к тем людям, которые ее критикуют, и на самом деле она сильных своих критиков по-своему уважает. Потому что Новодворская была бесстрашным человеком, она ничего не боялась. И власть как бы признала: да, мы уважаем этого человека. Мне хотелось бы так думать.
Владимир Кара-Мурза: С нами на прямую связь вышла Евгения Альбац, главный редактор журнала "Нью-Таймс.
Евгения, а как, по-вашему, насколько искренне выглядят соболезнования?
Евгения Альбац: Честно говоря, мне совершенно все равно, насколько они искренни или нет. Я считаю, что это правильный шаг со стороны Путина и Медведева. Конечно, Валерия Новодворская была не просто их оппонентом, а одним из самых жестких оппонентов этого режима. Если не сказать, что она была врагом этого режима. Но умение понимать, что люди с другими взглядами остаются гражданами страны, и их такой скоропостижный уход требует соболезнований от главы государства, это, скорее, о них говорит хорошо. И мне совершенно плевать, насколько это искренне или нет. Другой вопрос, многие из нас подумали, что Лера переворачивается... ой, еще не в гробу, но это в данном случае не важно. Правильный шаг, и хорошо, что они нашли силы сказать какие-то слова в связи с уходом совершенно святого человека.
Владимир Кара-Мурза: У нас была одна из передач о судьбе Иосифа Бродского, и вот что Валерия Ильинична сказала о злоключениях поэта, считая виновными в них ненавистных ей коммунистических идеологов.
Валерия Новодворская: Они с Пастернаком прокололись, они дали ему получить Нобелевскую премию, и потом не знали уже, что с этим делать, когда он стал знаменит и известен. Выяснилось, что его арестовывать неудобно, надо его терпеть. Это им повезло, что они его замучили насмерть, и что у него сердце не выдержало. Они с Бродским страховались. Тогда он не принимал участие в политической деятельности, и они боялись, они чувствовали, что это гений подрастает, они хотели его убрать до того, как он станет известным, и до того, как он станет диссидентом. Они убирали эту головную боль - талантливый человек, который против них. А человек талантливый не может не быть против них.
Владимир Кара-Мурза: Как Валерия Ильинична относилась к идее вынужденного политического изгнания, эмиграции?
Сергей Ковалев: Она не примеряла к себе этот статус. Я никогда не говорил с ней подробно на эту тему, но я совершенно уверен, что она считала, что это ее страна, и если кому-то не нравится то, что это ее страна, он может поменять эту страну, пусть уезжает. Почему мы должны уезжать? Пусть они уезжают! Я думаю, это была очень характерная для нее твердая позиция. И здесь слово "бескомпромиссность" вполне подходит.
Зоя Светова: Валерия Ильинична не дружила с интернетом, а у меня была статья о том, что сейчас не время уезжать, не время эмиграции, и она была опубликована на сайте "Нью-Таймс". Валерия Ильинична и с компьютером не могла обращаться, все свои статьи и книги она писала от руки, а потом их перепечатывали. Она мою статью не читала, но, конечно же, она не собиралась никуда уезжать. Она говорила, что из "Нью-Таймс" она тоже никогда не уйдет. Это был человек одной идеи - Карфаген должен быть разрушен, коммунизм должен быть разрушен, путинизм должен быть разрушен. И вот она все делала для этого, для этой цели.
Владимир Кара-Мурза: Мы знаем, что Валерия Ильинична была человеком фантастической работоспособности, и она не пропустила ни одного номера, где бы не вышла ее колонка.
Евгения Альбац: Она первую колонку опубликовала в самом первом номере журнала, в старом "Новом времени", конечно, и в 311 номерах вышли ее колонки. Лера вообще была удивительный человек в том смысле, что она четко соблюдала договоренности. По работе она была очень организованным человеком. Колонка ее всегда сдавалась в понедельник. К 6 часам вечера Лерина колонка была готова! И это всегда были абсолютно блистательные тексты! Кроме того, вы вспомнили слова Леры о Иосифе Бродском, и мне кажется, что их это объединяло, что Лера мыслила веками и всей планетой. Она не просто писала о Гоголе или не просто писала о Чехове, или не просто писала о Бабеле. Она всегда писала прежде всего о родине, потому что у нее были мучительно-любовные отношения с Россией. И во-вторых, вот она мыслила, она ходила через века, через цивилизации, через страны. Она была изумительно образованна. Лера не умела пользоваться компьютером, но она цитировала целыми параграфами и прозу, и поэзию наизусть! И редко когда там проходила ошибка, а мы, конечно же, это проверяли. Это было поразительно!
Владимир Кара-Мурза: Валерия Ильинична была патриотом России, при этом она ненавидела великодержавный национализм и всегда возмущалась выбором даны Дня народного единства - 4 ноября.
Валерия Новодворская: Был абсолютно неверно выбран день. Потому что грошовая и лживая легенда о том, что якобы поляки оккупировали Россию, а на самом деле на Руси шла гражданская война, и за поляками посылали сами русские бояре, потому что не видели, где бы им искать твердую власть. Потому что это дешевка и фальшивка с самого начала, включая глинковскую оперу, была пропагандистская, антизападная, антимодернизаторская и изоляционистская. Поэтому, естественно, так же как на 7 ноября мы видим красных, которые вылезают их всех щелей и тащатся к Мавзолею, так же и 4 ноября мы видим коричневых, потому что это день такого латентного специфически российского фашизма, раннего, для бедных. Естественно, что возникают "Русские марши", и на них топают те, кто является в душе, а иногда и не только в душе, нацистом.
Владимир Кара-Мурза: Мы знаем Валерию Ильиничну как блестящего полемиста. Как вы оцениваете ее готовность участвовать в поединках телевизионных на федеральных телеканалах, даже в заведомо проигрышных ситуациях?
Сергей Ковалев: Это позиция. Это опять тот же самый идеализм, та же самая мерка - не расчет на победу, а расчет на схватку, если угодно. Я не знаю, во всяком случае, это позиция, внушающая уважение. Хотя многие будут говорить: какой смысл спорить с Кургиняном? Он же в каждом слове врет! Я думаю, что Валерию Ильиничну это не останавливало. Она рассматривала отказ от полемики как признание поражения. Ну, что же, это можно только уважать.
Владимир Кара-Мурза: Не превращались ли колонки Валерии Ильиничны в трибуну политическую?
Евгения Альбац: Нет, Лерины колонки в журнале "Нью-Таймс" никогда не были боевыми листками. Лерины колонки - это была попытка, постоянный дискурс с читателями о том, что происходит с Россией в последние полтора века. И для этого она использовала истории самых разных замечательных и менее замечательных людей 20-го века. И я должна сказать, что очень многие люди, которые придерживаются совершенно других взглядов, чем, например, я, - я человек либеральный по убеждению, - они, тем не менее, начинали читать журнал именно из-за колонок Леры. Еще раз повторяю, Лера - это вот святой человек! То, как я понимаю эту святость, это человек, для которого идея и миссия, и то, во что она верит, важнее всего остального, включая собственную жизнь. Ведь Лерин первый антисоветский протест - это 1969 год. Это страшный разгул репрессий в брежневском Советском Союзе, после подавления "пражской весны" 1968 года. И дальше вот вся ее жизнь была положена на алтарь этой идеи - как замечательно сказала Зоя - Карфаген должен быть разрушен. И ведь она это делала ценой собственной жизни, собственного бабского счастья. Она принесла очень большую жертву! Можно прочесть ее книгу "Прощание славянки", а я просто очень много Леру расспрашивала. Я спрашивала: "Лера, вы же женщина, вы же баба, вам же, наверное, хотелось и любить..." И у нее была любовь, и хотелось иметь детей. И вот Лера была абсолютно убеждена, что освобождение России от узурпировавшего ее режима, советского или путинского, это важнее всего на свете. В этом смысле она, конечно, абсолютно святой человек!
Владимир Кара-Мурза: Как будет организовано прощание?
Зоя Светова: Прощание с Валерией Новодворской начнется в Сахаровском центре, в 10 утра. Никто не знает, сколько придет людей, и трудно предположить. Судя по откликам, которые были и в Фейсбуке, и в других социальных сетях, в интернете, в разных изданиях, мы видим, что люди потрясены ее смертью, и даже те, кто, может быть, не разделял ее позиции, их поразила эта смерть, они совсем по-другому стали воспринимать то, что делала Лера. Они поняли, что произошло что-то страшное, что ушел совершенно необыкновенный человек. Трудно предположить, сколько людей придет с ней прощаться, и мы не знаем, сколько продлится прощание. Но предварительно речь шла о том, что оно может продлиться часов до двух, и потом будет кремация на Николо-Архангельском кладбище. А захоронение урны будет не сразу, там должно пройти какое-то время, или на 9-ый, или на 40-ой день, это уже ее близкие и друзья решат.
В Сахаровском центре - это, мне кажется, символично. Если линейку людей такого масштаба составить, мне кажется, что, конечно, это Сахаров, Политковская, Новодворская. Я не сомневаюсь, что их имена будут в учебниках. Я уверена, что Новодворскую будут читать, перечитывать ее книги и тексты, и они по-другому будут их воспринимать. И этот образ, который был иногда, немножко смешного, в чем-то даже юродивого человека, он уйдет. Она, на самом деле, была прекрасна. А какая она была красавица в молодости! Она, например, очень любила украшения, всегда надевала какие-то бусы, яркие платья. И в этом тоже Лера была такая.
Вот в "Борисе Годунове" юродивый говорит: "Нельзя молиться за царя-ирода, Богородица не велит". И вот мне кажется, Лера тоже так же говорила, что нельзя присягать путинской власти, потому что Богородица не велит. Она, кстати, не принадлежала к Русской Православной церкви, она считала, что РПЦ поддерживает власть. Она принадлежала к Катакомбной церкви и была очень верующим человеком, для нее вера тоже очень много значила, и христианство много значило, православие. В общем, она была необыкновенный человеком! Она жила в хрущевке со своей мамой, бабушка умерла. У нее был котик еще. И вот она сидел в своей комнате, где много-много книг, и пишет от руки свои тексты, берет с полки книжку, читает, и пишет...
Владимир Кара-Мурза: Почему Валерия Ильинична никаким российским режимом, политическим, долго не очаровывалась, а сразу видела все его недостатки и переходила в оппозицию?
Сергей Ковалев: А каким из наших режимов 20-го века можно было бы очароваться порядочному человеку? По-моему, не было такого. Другой вопрос, что были возможности воздействовать как-то на режим, но они очень быстро сошли на нет. В свое время Валерия Ильинична упрекала Андрея Дмитриевича Сахарова в том, что он оказался в этом самом парламенте, но потом она пришла при мне и принесла Андрею Дмитриевичу извинения. Если ответить на ваш вопрос просто и коротко, это был человек, у которого был дар, хорошее обоняние, и все, что воняет, отвергалось.
Владимир Кара-Мурза: Принимала ли Валерия Ильинична какую-то материальную помощь или была таким аскетом?
Евгения Альбац: Лера была штатным колумнистом "Нью-Таймс" и получала зарплату. Зарплата у нее была вполне приличная, поверьте мне. И даже когда у нас было совсем плохо с деньгами, Лере зарплата была повышена. Журналист, публицист в России не может быть богатым человеком. Богатый журналист в России - это обязательно человек, который занимается заказухой. Лера жила нормально, как принято интеллигентным людям жить в России. У нее не было роскоши, но... Я хотела о другом сказать. Поразительно, но в день рождения Лера накрывала поляну, и она кормила редакцию так, как будто редакция голодала перед этим неделю. Привозила какое-то невероятное количество коньяков, вин, притом что сама Лера, как она говорила, пьянела от пробки, ей достаточно было понюхать пробку. Она была очень широкий человек. И так было принято всегда у нас: есть деньги, нет денег - друзей надо накормить, напоить, и чтобы им было хорошо.
Владимир Кара-Мурза: Мы потеряли щедрого, светлого человека. Ради каких идеалов стоит жить, так сгорая, как это делала Валерия Ильинична?
Сергей Ковалев: Если уж совсем стремиться к сути, мне кажется, что она жила ради порядочности, ради того, чтобы жить в обществе приличных людей. И это, на самом деле, я думаю, и для людей 60-80-х и была не высказываемая, но главная цель. Потому что, на самом деле, глобальный отход от нравственности и от права - это путь к самоубийству. Она была борцом с этой очень опасной тропинкой. Что касается оценки роли, что называется, здесь надо вспомнить слова, которые говорят о хороших людях, уходящих, - это слова благодарности. Благодарности тех, кто остается. И слова памяти.
Владимир Кара-Мурза: Валерия Ильинична ведь не была человеком 60-80-х годов, она была человеком будущего, скорее.
Зоя Светова: Да, мне как раз об этом хотелось сказать. Очень бы хотелось, чтобы с ней проститься пришли молодые люди. Потому что в конце своей книги, которая вышла в 2008 году, но сейчас это читается как завещание, она обращает внимание на то, что вышли 24 августа молодые люди на Лобное место с лозунгом "За вашу и нашу свободу!", что это были совершенно молодые люди. И она говорит: "Значит, будет смена! "Выродки" не перевелись". То есть не перевелись инакомыслящие. И она очень надеялась, она все время обращалась к молодым. И тексты, которые она писала, она хотела, чтобы их прочли молодые, чтобы они услышали ее и были такими же борцами за свободу, и были бы такими же свободными людьми, как она. Поэтому очень бы хотелось, чтобы люди молодые пришли с ней проститься.
Владимир Кара-Мурза: Обязательно придут...