Сегодня руководство московской полиции прокомментировало подписанное тремястами сотрудниками и артистами Большого театра открытое письмо по поводу покушения на жизнь художественного руководителя балетной труппы ГАБТ Сергея Филина. В этом письме содержится требование провести "глубокое" расследование преступления и не сваливать всю вину на признавшегося в соучастии в покушении на Филина солиста балета Павла Дмитриченко. Для чего, в частности, предлагается создать общественную наблюдательную комиссию. Короткий комментарий полиции сводится к тому, что следствие работает профессионально. На письмо отреагировал и вице-премьер правительства России Александр Жуков, который предложил дождаться окончания следственных действий.
О письме из Большого театра и о непростой обстановке в его творческом коллективе размышляет балетный критик газеты "Коммерсант" Татьяна Кузнецова.
– Мне не кажется, что вся история исчерпывается деятельностью Дмитриченко. Директор Большого театра Анатолий Иксанов, думаю, прав, говоря о том, что трагический эпизод с покушением – финал целой серии атак на Филина, которые совершались планомерно, регулярно и довольно долго; что дело тут не в конкретных претензиях на роль для Анжелины Воронцовой и не в каких-то финансовых вопросах. Проблема – в самой должности художественного руководителя, которая в Большом театре становится по-настоящему опасной и за которую, видимо, идет борьба.
– Почему это место становится опасным? Речь идет о "войне ролей", о которой на все лады сейчас пишет пресса?
– Конечно, нет. Когда в Большом менялся художественный руководитель балета в предыдущий раз (вернее, когда это место оказалось вакантным), пост должен был занять Геннадий Янин. У Большого тогда был другой репертуар, другие люди танцевали в труппе. Тем не менее, в сети появился компромат на Янина, и его назначение не состоялось. То есть ясно, что дело не в конкретном персонаже и не в конкретных ролях. Художественный руководитель определяет, куда движется балет театра, определяет и репертуарную политику, и количество постановок, и кадровую политику, когда отдает тем или иным исполнителям ту или иную партию. Но в Большом театре есть еще и штатный балетмейстер – Юрий Григорович. Он многое определяет сам, за ним остается последнее слово, когда ставятся его собственные балеты, он выбирает балерин и танцовщиков для первого, второго, третьего состава исполнителей. Так что кадровая политика, которую некоторые выставляют как основную причину покушения на Филина, может оказаться только одной из причин. Или вовсе быть ни при чем.
– Сергея Филина можно назвать успешным художественным руководителем балетной труппы Большого театра?
– До покушения я так и считала. До того, как Филин пришел в Большой театр, он очень успешно руководил Музыкальным театром имени Станиславского и Немировича-Данченко. Может быть, ему и не стоило уходить в Большой театр – с прежней труппой у него было полное взаимопонимание, театр был на взлете, во многом конкурировал с Большим, особенно в современном репертуаре. У Сергея там была полная свобода действий. Однако, поскольку вся его предыдущая творческая жизнь связана с Большим, Филин принял предложение ГАБТ. В отличие от своего предшественника Юрия Бурлаки, Филин не был пассивным руководителем, он предпринимал действия и принимал решения, которые, возможно, не всем нравились.
– Значит, в балетной труппе есть какие-то художественные деятели, которые предлагают другие концепции развития балета Большого?
– Известно, что Николай Цискаридзе хотел бы поруководить Большим театром – хоть на посту художественного руководителя, хоть на посту генерального директора. В конце прошлого года Владимиру Путину было направлено письмо за подписью 12 деятелей российской культуры с просьбой сделать гендиректором Большого театра именно Николая Цискаридзе. Я не знаю, какова концепция развития балета Большого у Цискаридзе. Очевидно, ему просто хочется руководить.
– Имя Цискаридзе именно в силу этого отдельно упоминается в связи со всей трагической историей с Сергеем Филиным? В частности, когда появилось письмо сотрудников Большого, обращали внимание именно на то, что и Цискаридзе его подписал. Он и Филин объективно – противники?
– Объективно можно их назвать противниками. Но письмо подписал не один Цискаридзе, он подписал его в числе 300 артистов и сотрудников Большого театра, и может быть, даже не самым первым. Поэтому говорить о том, что он инициатор этого письма, я не могу.
– Вам это письмо кажется, если можно так выразиться, "грамотно" выстроенным?
– Меня это письмо, честно говоря, шокировало. Потому что, если практически вся труппа Большого театра поддерживает человека, который признался в том, что участвовал в совершении насилия (пусть даже Дмитриченко не планировал, чтобы это покушение было совершено таким изуверским способом), – что-то здесь не так в моральном смысле. Я верю признаниям Дмитриченко, когда он говорит, что, вообще-то был не прочь побить Филина. Думаю – вопреки опасениям труппы Большого театра – вряд ли следователи могли придумать такие детали его признательного показания, в которых говорится, что Дмитриченко на автостоянке Большого театра следил за машиной Филина и сам просигналил исполнителю о том, что Филин садится в эту машину и едет домой. Как ни крути, это соучастие. Но когда 300 человек считают, что Паша – человек вспыльчивый, но отходчивый, что он хотел, возможно, просто побить человека, но не изувечить его кислотой, и что все это, в общем, довольно невинно – такая позиция, оправдывающая насилие, по-моему, аморальна в принципе. И единодушно вступиться за злоумышленника, собирать деньги на адвоката, поддерживать его как жертву происшедшего, – такой поворот меня шокирует. Мне кажется, что все существо дела поставлено с ног на голову.
– Чем же вы объясняете тогда, что такое письмо появилось?
– Балетные люди – это особая среда, балерины и танцовщики очень рано начинают профессиональную деятельность. И во многом по-своему остаются детьми – импульсивными и внушаемыми. Возможно, тут эмоциональная подоплека сказалась - каждый, кто знает Пашу, думает: Боже мой, он же наш человек, правдолюб! Ведь Павел обещал в суде обличить Филина в причастности к каким-то коррупционным скандалам. Не исключаю, что для многих важно услышать: ага, были взятки, Паша обличает коррупционера! Возможно, его воспринимают как защитника общих интересов. А то, что Дмитриченко недопустимо грубо орал на Филина при всех, это, мне кажется, не скрывают и в самом театре. Однако это хамство воспринимается как гражданская смелость.
– Получается, что Дмитриченко – свой, он танцовщик, а Филин – чужой (хотя он жертва, именно против него совершено преступление), потому что он представитель начальства, потому что он распределяет, принимает решения. Верно я понимаю возможную логику?
– Я не могу влезть в психологию артистов балета. Но не думаю, что Филин воспринимается как чужеродный элемент, как навязанный сверху начальник – он молод, он только что закончил танцевать, недавно ушел из Большого театра как исполнитель, как танцовщик, и, в общем, вся его карьера проходила на этой сцене. Наоборот, может быть, между артистами и художественным руководителем оказалась слишком маленькая дистанция. И возрастная, и иерархическая. Мне кажется, Филин вел себя, скорее, как друг, чем как начальник, это вполне возможно. При этом трудно себе представить, чтобы в какой-нибудь другой труппе, даже с молодым руководителем (скажем, с Кириллом Серебренниковым), кто-нибудь из актеров стал бы орать на худрука публично, и это бы не возымело никаких последствий. А в Большом происходило именно так. Между прочим, на демократичном Западе даже одно слово против политики художественного руководителя влечет за собой штрафные санкции, вплоть до изгнания из труппы.
– Получается, мы говорим об особенностях коллектива Большого театра?
– Директор Иксанов, которому, конечно, виднее, который руководит театром уже 13 лет и знает все происходящее изнутри, сказал, что случившееся – итог той обстановки безнаказанности, которая сложилась в труппе за последние 10 лет. Еще при Алексее Ратманском "нападали" на худрука. Не физически, конечно; Цискаридзе открыто его критиковал. Но не просто критиковал, а унижал публично, в средствах массовой информации, и оставался совершенно безнаказанным. А если что-то позволено кому-то одному, то это позволено многим. Дисциплина в этой труппе довольно странная. В других коллективах такого нет.
Фрагмент итогового выпуска программы "Время Свободы"
О письме из Большого театра и о непростой обстановке в его творческом коллективе размышляет балетный критик газеты "Коммерсант" Татьяна Кузнецова.
– Мне не кажется, что вся история исчерпывается деятельностью Дмитриченко. Директор Большого театра Анатолий Иксанов, думаю, прав, говоря о том, что трагический эпизод с покушением – финал целой серии атак на Филина, которые совершались планомерно, регулярно и довольно долго; что дело тут не в конкретных претензиях на роль для Анжелины Воронцовой и не в каких-то финансовых вопросах. Проблема – в самой должности художественного руководителя, которая в Большом театре становится по-настоящему опасной и за которую, видимо, идет борьба.
– Почему это место становится опасным? Речь идет о "войне ролей", о которой на все лады сейчас пишет пресса?
– Конечно, нет. Когда в Большом менялся художественный руководитель балета в предыдущий раз (вернее, когда это место оказалось вакантным), пост должен был занять Геннадий Янин. У Большого тогда был другой репертуар, другие люди танцевали в труппе. Тем не менее, в сети появился компромат на Янина, и его назначение не состоялось. То есть ясно, что дело не в конкретном персонаже и не в конкретных ролях. Художественный руководитель определяет, куда движется балет театра, определяет и репертуарную политику, и количество постановок, и кадровую политику, когда отдает тем или иным исполнителям ту или иную партию. Но в Большом театре есть еще и штатный балетмейстер – Юрий Григорович. Он многое определяет сам, за ним остается последнее слово, когда ставятся его собственные балеты, он выбирает балерин и танцовщиков для первого, второго, третьего состава исполнителей. Так что кадровая политика, которую некоторые выставляют как основную причину покушения на Филина, может оказаться только одной из причин. Или вовсе быть ни при чем.
– Сергея Филина можно назвать успешным художественным руководителем балетной труппы Большого театра?
– До покушения я так и считала. До того, как Филин пришел в Большой театр, он очень успешно руководил Музыкальным театром имени Станиславского и Немировича-Данченко. Может быть, ему и не стоило уходить в Большой театр – с прежней труппой у него было полное взаимопонимание, театр был на взлете, во многом конкурировал с Большим, особенно в современном репертуаре. У Сергея там была полная свобода действий. Однако, поскольку вся его предыдущая творческая жизнь связана с Большим, Филин принял предложение ГАБТ. В отличие от своего предшественника Юрия Бурлаки, Филин не был пассивным руководителем, он предпринимал действия и принимал решения, которые, возможно, не всем нравились.
– Значит, в балетной труппе есть какие-то художественные деятели, которые предлагают другие концепции развития балета Большого?
– Известно, что Николай Цискаридзе хотел бы поруководить Большим театром – хоть на посту художественного руководителя, хоть на посту генерального директора. В конце прошлого года Владимиру Путину было направлено письмо за подписью 12 деятелей российской культуры с просьбой сделать гендиректором Большого театра именно Николая Цискаридзе. Я не знаю, какова концепция развития балета Большого у Цискаридзе. Очевидно, ему просто хочется руководить.
– Имя Цискаридзе именно в силу этого отдельно упоминается в связи со всей трагической историей с Сергеем Филиным? В частности, когда появилось письмо сотрудников Большого, обращали внимание именно на то, что и Цискаридзе его подписал. Он и Филин объективно – противники?
– Объективно можно их назвать противниками. Но письмо подписал не один Цискаридзе, он подписал его в числе 300 артистов и сотрудников Большого театра, и может быть, даже не самым первым. Поэтому говорить о том, что он инициатор этого письма, я не могу.
– Вам это письмо кажется, если можно так выразиться, "грамотно" выстроенным?
– Меня это письмо, честно говоря, шокировало. Потому что, если практически вся труппа Большого театра поддерживает человека, который признался в том, что участвовал в совершении насилия (пусть даже Дмитриченко не планировал, чтобы это покушение было совершено таким изуверским способом), – что-то здесь не так в моральном смысле. Я верю признаниям Дмитриченко, когда он говорит, что, вообще-то был не прочь побить Филина. Думаю – вопреки опасениям труппы Большого театра – вряд ли следователи могли придумать такие детали его признательного показания, в которых говорится, что Дмитриченко на автостоянке Большого театра следил за машиной Филина и сам просигналил исполнителю о том, что Филин садится в эту машину и едет домой. Как ни крути, это соучастие. Но когда 300 человек считают, что Паша – человек вспыльчивый, но отходчивый, что он хотел, возможно, просто побить человека, но не изувечить его кислотой, и что все это, в общем, довольно невинно – такая позиция, оправдывающая насилие, по-моему, аморальна в принципе. И единодушно вступиться за злоумышленника, собирать деньги на адвоката, поддерживать его как жертву происшедшего, – такой поворот меня шокирует. Мне кажется, что все существо дела поставлено с ног на голову.
– Чем же вы объясняете тогда, что такое письмо появилось?
– Балетные люди – это особая среда, балерины и танцовщики очень рано начинают профессиональную деятельность. И во многом по-своему остаются детьми – импульсивными и внушаемыми. Возможно, тут эмоциональная подоплека сказалась - каждый, кто знает Пашу, думает: Боже мой, он же наш человек, правдолюб! Ведь Павел обещал в суде обличить Филина в причастности к каким-то коррупционным скандалам. Не исключаю, что для многих важно услышать: ага, были взятки, Паша обличает коррупционера! Возможно, его воспринимают как защитника общих интересов. А то, что Дмитриченко недопустимо грубо орал на Филина при всех, это, мне кажется, не скрывают и в самом театре. Однако это хамство воспринимается как гражданская смелость.
– Получается, что Дмитриченко – свой, он танцовщик, а Филин – чужой (хотя он жертва, именно против него совершено преступление), потому что он представитель начальства, потому что он распределяет, принимает решения. Верно я понимаю возможную логику?
– Я не могу влезть в психологию артистов балета. Но не думаю, что Филин воспринимается как чужеродный элемент, как навязанный сверху начальник – он молод, он только что закончил танцевать, недавно ушел из Большого театра как исполнитель, как танцовщик, и, в общем, вся его карьера проходила на этой сцене. Наоборот, может быть, между артистами и художественным руководителем оказалась слишком маленькая дистанция. И возрастная, и иерархическая. Мне кажется, Филин вел себя, скорее, как друг, чем как начальник, это вполне возможно. При этом трудно себе представить, чтобы в какой-нибудь другой труппе, даже с молодым руководителем (скажем, с Кириллом Серебренниковым), кто-нибудь из актеров стал бы орать на худрука публично, и это бы не возымело никаких последствий. А в Большом происходило именно так. Между прочим, на демократичном Западе даже одно слово против политики художественного руководителя влечет за собой штрафные санкции, вплоть до изгнания из труппы.
– Получается, мы говорим об особенностях коллектива Большого театра?
– Директор Иксанов, которому, конечно, виднее, который руководит театром уже 13 лет и знает все происходящее изнутри, сказал, что случившееся – итог той обстановки безнаказанности, которая сложилась в труппе за последние 10 лет. Еще при Алексее Ратманском "нападали" на худрука. Не физически, конечно; Цискаридзе открыто его критиковал. Но не просто критиковал, а унижал публично, в средствах массовой информации, и оставался совершенно безнаказанным. А если что-то позволено кому-то одному, то это позволено многим. Дисциплина в этой труппе довольно странная. В других коллективах такого нет.
Фрагмент итогового выпуска программы "Время Свободы"