Обстоятельства, для всей Европы ставшие далекой историей, а также опыт Второй мировой войны определяют нынешнюю венгерскую политику
Будапешт начинается для меня с кошмара, имя которому – Восточный вокзал или, как здесь говорят, Келети.
Вокзал как вокзал: обычная имперская эклектика начала 80-х годов XIX века. Правда, большой и даже, где-то я читала, на момент постройки один из самых продвинутых в Европе. Две громадные фигуры в нишах – не святые, а господа англичане Джеймс Уотт (в честь которого назван ватт) и Джордж Стефенсон. Один усовершенствовал паровой двигатель, другой успешно применил его на железных дорогах. До 1969 года на площади перед вокзалом стоял памятник Габору Барошу (1848–1892) – министру путей сообщения, наилучшим образом организовавшему железнодорожные перевозки в этой аграрной части Австро-Венгрии.
Окрестности Восточного вокзала в Будапеште
Сегодня это обшарпанное воплощение прогресса, внутри и вокруг которого роятся массы очень угрюмых людей, внушает ужас – такой, что сколько ни рассказывай историй про то, как здесь раньше было хорошо, его этим не заговорить. Тем более что история в этой стране не принадлежность памяти и связанного с ней воображения; она здесь не рассказывается, а до сих пор разыгрывается. Политическую жизнь и общественные дискуссии в сегодняшней Венгрии определяют исторические нарративы.
Один – о куруцах и лабанцах (так называли, соответственно, антигабсбургские и прогабсбургские силы во время восстания за независимость Венгрии под предводительством Ференца Ракоци, 1703–1711) – до сих пор делит общество на патриотов и западников-предателей. Самый известный сайт венгерских ультраправых называется kuruc.info. Они там борются с либералами. Вывешивают, например, их телефоны и призывают публику звонить и высказывать все, что она думает об этих самых лабанцах. И ничего, что термину триста лет. Живет.
Второй исторический нарратив – о несправедливом переделе границ Венгерского королевства по результатам Первой мировой войны (для краткости он называется Трианон) – определяет сегодня политику. Сразу после избрания премьером в 2010 году Виктор Орбан наделил гражданством этнических венгров, живущих в Румынии, Словакии и Сербии (почти 3,5 миллиона человек). Перечертить границы, очевидно, нельзя, как нельзя изгнать чуждые элементы из Венгрии (цыган и евреев), но проблема такая есть, и все политические шаги предпринимаются в ее свете.
В общем, историческими байками в Венгрии частные кошмары не вылечить – история порождает плотный коллективный дурман. Сориентироваться и выскользнуть из угрюмой толпы, которая подхватывает тебя на вокзале Келети, помогает только литература – она о частностях, об ускользании из потока.
В романе Имре Кертеса «Без судьбы» главного героя-подростка, попавшего в Освенцим, опекает и поддерживает заключенный по имени Банди Цитром, твердый и добрый человек. Когда главный герой, дойдя до состояния полного морального разложения, спрашивает, откуда у Банди Цитрома силы держать себя в руках, тот отвечает: «Я хочу еще раз пробежаться по улице Незабудки». Банди Цитром в Будапешт из концентрационного лагеря не вернулся. А главный герой, когда приехал оттуда на Келети, первым делом свернул направо и через два квартала оказался на улице Незабудки.
Улица Незабудки
Она довольно невзрачная, эта улица, но и впрямь спасительная. Большие доходные дома через два квартала сменяют дома поменьше, попадаются затейливые особняки в марокканском стиле. По одной стороне растут деревья, людей почти нет, и ужас, пережитый на вокзале, постепенно проходит.
Я пытаюсь понять, в каком доме мог бы жить Банди Цитром – он, судя по роману, был человек небогатый, занимался каким-то ремеслом – но понять не могу, потому что сегодня вся эта улица выглядит небогато, даже убого, хотя в реальности, конечно, никакой Банди Цитром сегодня квартиру здесь себе не купит. Это центр. Хоть и в непосредственной близости от Восточного вокзала. Зато вычислить, куда пошел юный герой Кертеса дальше, мне удается. Ему нужно было попасть на Кёрут (или, на венский манер, ринг) – круговой бульвар, по которому ходят трамваи. Мне, в общем, тоже надо было на трамвай.
Желтый будапештский трамвай – помимо того, что он возит людей по городу, еще и является метафорой личной судьбы. У Кертеса в романе решающий монолог главного героя, где и появляется вынесенная в название формула «Без судьбы», происходит именно в трамвае. Он едет домой, к отцу – все еще в полосатой лагерной одежде, с драным мешком за плечом, – и кондуктор спрашивает у него билетик. Он разводит руками, а она настаивает: мол, покупайте тогда. В вагоне разворачивается дискуссия о том, откуда он вернулся и почему он туда вообще попал. Сознательный господин в шляпе покупает ему билетик – и герой поясняет, что не надо спрашивать у него, почему он попал в Освенцим и что он там пережил, потому что это была не его судьба, как не ему принадлежит и этот трамвайный билетик.
На той же метафоре построен фильм Иштвана Сабо «Будапештские истории», герои которого с самого начала до самого конца тащат на себе трамвайный вагон. И там речь тоже идет о Второй мировой войне.
Тема войны и ответственности за гибель большинства еврейского населения страны в Венгрии до сих пор не стала исторической. В отличие от куруцев-лабанцев и трианонской травмы, союзничество с Гитлером и Холокост так и остались вне общественной дискуссии и политики. В Венгрии это частные литературные темы – поэтому их до сих пор можно пережить, просто гуляя по улицам. Возможно, это единственный такой город в Европе.
